— Так, погоди, о тебя сожрала кошка? А люди при чем? Они же о тебе заботились? — возмутилась я. — Даже … эм… колесо купили!

— Колеса? — дернулся хомяк, а взгляд у него стал сумасшедшим. — У тебя есть … колеса?!

— У меня нет колеса, — отпрянула я.

— Колеса, колеса, колесики… — трясся хомяк. — Знаешь, как ломает после них… Нет, не знаешь! И без них ломает!

— Может, я тебе колесо сделаю, а ты… Письмо послушаешь? — предложила я, прикидывая, из чего можно соорудить колесико. Может, посадить его в банку?

— Колеса… Да ради них я готов на все! Видала? Видала, что они со мной сделали? — трясся хомяк.

Я спустилась вниз и открыла шкаф. После недолгих поисков я нашла… банку… Обычную, но с крышкой.

— Представляю вам новые супер-колеса! Полный обзор! Свободное перемещение! Возможность соскочить в любой момент! — провела я презентацию банки.

— Это же… банка! — удивился хомяк. — О, нет! Как я раньше до такого не додумался!

Этот гигант инженерной мысли, сделавший дом с привидением не додумался просто залезть в банку?

Пока он катался по комнате, постанывая от наслаждения, я думала про бал. Не знаю почему, но эта мысль вызывала у меня прилив вдохновения.

— Ничего не выйдет, — пробурчал мерзкий голосок внутри. — Брось это гиблое дело!

— Как может получиться то, что бросили? — спросила я. — Бросили на полпути? Получиться может только то, что ты делаешь. А если ты ничего не делаешь, то и получаться нечему!

— Да-а-а, — стонал хомяк, лежа возле банки. — Ладно, читай! А я пока все поправлю! Мало ли, кто заглянет на огонек?

Я ходила за хомяком, и ждала, когда он согласится выслушать письмо. Оно было коротким от пятилетнего хозяина.

— «Дарагой Пухлер… Я скучаю па тибе! Сильна! Кагда ты умир я плакал. Многа. Миня вадили к доктару. Мама придложила купить другога хамика. Я незахотел. Я всегда буду помнить Пухлю…», — прочитала я, глядя на хомяка.

Глава двенадцатая. Потри мне спинку!

Глава двенадцатая. Потри мне спинку!

Мне кажется, что моими глазами на хомяка должна была взглянуть сама совесть.

— Это диверсия! — произнес хомяк, он уже сматывал какие-то катушки. Только сейчас я заметила тонкие нити, благодаря которым шевелятся шторы, ковры и все остальное.

— Происки врагов! — буркнул хомяк. — Но ничего…

Он спрыгнул со стола, открыл половицу, и там я увидела железный бидон.

— Ууууу! — зловеще повыл хомяк в бидон. — Ууууу! Подлог! Пытаются пробить меня на слезу! Но нет! Тебя, когда — нибудь купали под краном? Тебя когда-нибудь носили в рукаве куртки? Заставляли кататься на машинке? Нет…

— Ладно, я пойду, — заметила я, глядя на старания маленького Пухли.

— Если будут какие-то еще письма — неси! Только стучи восемь раз! Один короткий, два длинных, два коротких, один длинный и два коротких! Поняла? — послышался голос хомяка. Он ловко сбежал по перилам, спрыгнув на пол.

— Ничего! Не зря я генерал Пухля! — бурчал хомяк. — Я прошел много горячих точек! Чайник, кружку! Генерала я получил во вьетнамках! Лучше тебе знать, что там было! Я даже прошел Афганскую! Борзую! Так что меня голыми руками не возьмешь!

Я попрощалась и направилась в сторону двери.

Стоило мне выйти на улицу и пройти буквально два дома, как вдруг я увидела знакомого почтальона. Того самого, с которым однажды ночевали на письмах. Насколько я помню, ему осталось всего двадцать писем. Странно, но он был еще здесь!

— Давай поменяемся, — послышался голос. — Я тебе отправленные письма, а ты мне неотправленные. Сколько успею, столько разнесу…

— А разве так можно? — удивилась я, не веря своему счастью.

— Можно. Многие так делают, — послышался голос почтальона.

— Так, погодите… — насторожилась я, забывая о письмах. — Что-то случилось?

На меня подняли глаза, и я отшатнулась. Я увидела мертвый взгляд, человека, только что потерявшего смысл жизни.

— Что случилось? — встревожилась я, глядя на его пустую сумку с письмами. — Вам же оставалось двадцать писем?

— Когда ты спишь, тебе иногда снится мир живых, — едва слышно вздохнул почтальон, Я отвела его за руку к забору. — И вот, я услышал голос жены. Отчетливо. Она просила ее простить… Она уходит к другому… И забирает детей… Она подписала согласие на отключение меня от системы… И через час меня отключат… Так что какая разница, сколько писем я не разнесу! Двадцать и сто двадцать!

— Но вы можете попытаться! — настаивала я.

— Зачем? Моя семья была для меня смыслом жизни, — заметил почтальон, почему-то разглядывая свои ботинки.

— Я вас понимаю, но может, попытаетесь? — с надеждой спросила я. Конечно, предложение было заманчивым, но …

— Нет смысла, — усмехнулся почтальон.

— Лучший способ помочь себе справится с горем — помочь другим! — улыбнулась я. О, как я сказала! — Может, вам стоит попробовать поискать людей, потерявших семью вот так? Сколько из них нуждаются в добром слове, в сочувствии и в помощи начать новую жизнь? Или нежизнь. Я не знаю, как это правильно здесь называется.

— Бессмысленно, — глухо ответил почтальон. — Я ничего не хочу…

Я не знала, как помочь человеку, который потерял все.

— Но ведь дети вас любят! — напомнила я. — И они никогда не забудут своего папу! Я бы на вашем месте подумала, прежде всего о них. — Так что давайте вы попробуете вернуться? Ваше предложение, конечно же заманчиво, но … попробуйте!

— Я не успею… Мне осталось буквально… — он достал часы и посмотрел. — Двадцать минут… Так что давай меняться письмами.

Он почему-то протянул мне пустую руку. Я пожала плечами и протянула руку ему.

— Перед лицом смерти, восемьдесят писем, которые я разнес и прочитал, добровольно отдаю тебе. Взамен беру восемьдесят не разнесенных и не прочитанных писем, — как-то торжественно произнес почтальон.

Во время рукопожатия, мне показалось, что руки окутало какой-то серой дымкой.

— Так! Письма! — не могла я скрыть радости. Но вдруг мне стало стыдно за свою радость.

— Ничего, ничего, — заметил почтальон. — Я вот смотрю на тебя, и мне тоже хочется улыбнуться.

— Раз, два, три, четыре, — отсчитывала я письма. — Пять… Десять, двадцать…

Моя сумка стремительно пустела.

— Восемьдесят! — усмехнулась я, доставая помятое письмо для наместника. Оно перекочевало в такую же потертую сумку.

У меня осталось буквально десяток писем! И все-таки иногда чудеса случаются! И иногда даже со мной!

На сердце стало так легко, словно у меня открылось второе дыхание.

— Может, попробуете отнести еще одно письмо? — спросила я, глядя на понурую фигуру. — Мало ли? Вдруг его ждут? У вас есть целых двадцать минут! А кто-то ждет письмо…

Не знаю почему, но мне хотелось, чтобы хоть на минуту он отвлекся от своего горя.

— Ну что ж, — вздохнул почтальон, опуская руку в сумку. Письмо слетело с его ладони и полетело по улице как раз туда, куда я направлялась. Мне нужно было сказать коту, что все отменяется. Мне было немного грустно от того, что я так и не побываю на балу.

Я свернула за угол, видя симпатичную женщину в синем платье с вязаной шалью в руке, стоящую возле двери. Она плакала, стирая слезы платком. На ступенях стоял тот самый почтальон, читая ей письмо.

— Он обещал любить меня вечно! Как он мог? — всхлипывала женщина, пока конец шали подметал крыльцо.

— Мне очень жаль, — вздохнул почтальон, глядя в пустоту.

— Может, пройдем в дом? — с надеждой спросила незнакомка. — Мне нужен кто-то, кто поможет мне это пережить! Он так любил мой чай… Хотите попробовать?

Я смотрела на то, как почтальон растеряно смотрит по сторонам.

— Но я думал, что раз тут неподалеку, я смогу отнести еще парочку писем, — замялся он.

— А может, просто согласиться? — не выдержала и крикнула я. — У моего друга сегодня очень плохой день. Сегодня он узнал, что его жена уходит к другому…

— Зачем? — резко обернулся почтальон.